Быть в аду и не знать об этом 612 просмотров

26 апреля 1986 года произошел взрыв на четвертом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции. Случилась крупнейшая радиационная авария в истории человечества. Масштабы катастрофы были настолько велики, что о Чернобыле вскоре заговорил весь мир.

Ревдинец Юрий Князев провел на Чернобыльской атомной электростанции 31 день. Он был одним из ликвидаторов последствий аварии на ЧАЭС. В 34 года он оказался в самом центре событий, развернувшихся на станции. С тех пор прошло уже 25 лет, но Юрий Валентинович помнит об этом, как вчера…

 

1986-й год. Взорванный реактор на ЧАЭС 

 

Наши дни. Саркофаг над реактором

ПУТЬ К РЕАКТОРУ

— О том, что мне придется ехать на Украину, мне сообщили в военкомате, — рассказывает Юрий Князев. — Я оказался в числе срочно призванных резервистов весной 1986­го. Военкомат собрал нас на медкомиссию, человек 50 ревдинцев, включая меня. После медкомиссии известили, что будут отправлять партиями на Украину. В мае мы сдали анализ крови в поликлинике, а потом нам объявили — ждите повестку. В 20­х числах июня пришла повестка, где говорилось, что нас собирают на военные сборы сроком до полугода, с сохранением заработной платы. А потом привезли в Златоуст, переодели в солдатскую форму Х/Б и 40 дней обучали, как проводить дезактивацию.

До «пункта назначения» Юрий Князев добирался долго. Из Златоуста в Челябинск на военный аэродром, оттуда самолетом в украинский город Белая Церковь. Оттуда на машинах, большой колонной — уже по военным частям. Юрий попал в Иваньковский район, в 25­ю Киевскую бригаду. Эта бригада в полном составе работала непосредственно на станции. Будущих ликвидаторов расселили по палаткам, дали два дня на «акклиматизацию», а потом привезли в деревню в 9­ти километрах от объекта. Оттуда — прямиком на разрушенную электростанцию.

СКРЫТАЯ РАДИАЦИЯ

— Работал я в турбоцехе 3­го энергоблока, — продолжает Юрий Валентинович. — Мы занимались отмывкой стен раствором щавельной кислоты под давлением пара. Представьте себе огромное промышленное здание, метров 20 высотой, вдоль пролетов строительные леса. Задание — промыть каждый пролет сверху донизу. Работали в парах, поднимались по лесам наверх, нам открывали пар и бачок с кислотой, и начиналась промывка. Минут 15 проходит, внизу кричат «Выключайте!», мы спускаемся, вместо нас поднимается вторая пара. Вот такой безостановочный конвейер в течение 20 дней…

Никакой специальной одежды, защищающей от радиации, бригаде Юрия Князева не давали. Обычное нательное белье, сверху солдатское Х/Б, резиновые сапоги и перчатки, подшлемник на голове и «лепесток» для дыхания. ВСЕ! Два раза на станцию приезжала иностранная делегация, и только тогда мужчинам, включая Юрия, выдали спецодежду — белье, пропитанное особым раствором. Делегация уехала, и одежду забрали…

— Когда мы заканчивали работу, нам раздавали по кусочку мыла, мочалки и полотенца, — говорит Юрий Валентинович. — Мы шли в душ, мылись, у нас замеряли дозу радиации, отправляли по машинам и отвозили в палатки, где мы жили. Нательное белье каждое утро приносили чистое, потом стали давать минералку, потому что с водой на станции было очень сложно. Радиацию на себе не чувствовали, она ведь не имеет ни запаха, ни цвета, ни веса. Обычная воздушная масса! Хотя выбросы с реактора были постоянные, несмотря на то, что над поврежденным энергоблоком уже построили саркофаг. Если утром видишь вокруг рыжий налет, как ржавчина, значит, снова был выброс…

Бывало, что бригада Юрия Князева, вымыв пролет на станции, через 5 дней снова к нему возвращалась — он «фонил» на приборах учета. Уровень радиации превышал норму, но его намеренно скрывали от ликвидаторов по приказу начальства.

— Радиоактивное излучение от реактора старались как можно меньше афишировать, меньше писать дозу по каждому солдату, чтобы он дольше работал на станции, — печально произносит Юрий Валентинович. — Мы работали в день по 4 часа, по окончании наш ротный всегда записывал дозу облучения. Доза, естественно, такая, как указало руководство. Каждый из нас должен был набрать установленную дозу. Когда мы приехали, предельная доза была 9,9. Начали работать — дозу снизили до 7. Надо собираться домой — дозу подняли до 8,4. Три раза брали анализ крови: по приезду, на 15­й день и перед отъездом. Домой отправляли только тогда, когда приезжала замена. «Свежая кровь», как мы ее называли…

ЯДЕРНАЯ СТИХИЯ

Однажды на станции с Юрием Князевым случился казус. Когда он вместе с напарником залез под самый потолок, чтобы вымыть стену, внезапно лопнул паровой шланг. Пока его перекрывали, прошло минут 10. Командир роты крикнул снизу «Спускайтесь!», но Юрий отказался…

— Понимаете, ползать по высоченным лесам вверх­вниз нелегко, — объяснил он мне. — Мы ведь не мальчишки уже. Вот я и ответил командиру: «Давайте, собирайте шланг, а мы подождем здесь, наверху, поработаем еще!»

Шланг восстанавливали полчаса. Потом включили, а у Юрия закружилась голова. В итоге его и напарника заставили спуститься вниз, велели переодеваться и ждать остальных у машины. «Пошла передозировка», — сообщил ротный мужчинам. Но Юрий тогда меньше всего думал о собственном здоровье. Главное — общее дело.

— Когда командир нас отправил, мы пошли в курилку, — продолжает Юрий Валентинович. — Там посидели, отдохнули, и голова прошла. Поднимаемся обратно, а ротный на нас с руганью: «Почему не подчиняетесь?». А мы ему: «Да все нормально, все прошло, готовы работать».

Ликвидаторов последствий аварии на станции были тысячи. Каждое утро они толпами шли к объекту на работу. Русские, армяне, грузины, прибалты, украинцы — все они стали единой командой, сплотившись перед лицом ядерной стихии. У каждой военной части был свой «фронт» работ. Люди, как муравьи, рассредоточивались по станции и работали, работали, работали… Не жалея себя, рискуя жизнью.

На 21­й день пребывания Юрия на ЧАЭС вышел приказ прекратить чистку стен в 3­м энергоблоке и заняться турбинами. Гигантские турбины, выкрашенные стойкой краской, неоднократно очищались кислотой, но все равно «фонили». Краску эту нужно было полностью содрать…

— Нас собралось человек 60­70, выдали нам бахилы, высокие, как сапоги, и куски стальной проволоки, чтобы вручную скоблить краску, — вспоминает Юрий Князев. — Проволока жесткая, стальная, заточенная, но, по сути, простая железка, а не инструмент. Мы отскребали ею краску по кусочкам, величиной со спичечную коробку. Тяжело пришлось, уставали сильно. В итоге, за три дня нам все же удалось убрать всю краску с турбины.

МЕРТВЫЙ ГОРОД И РЫЖИЙ ЛЕС

Довелось Юрию Князеву увидеть собственными глазами печально известную Припять (прим. авт. — Покинутый город на Украине, на берегу реки Припять в 3 км от ЧАЭС). Как говорят в народе, Мертвый город.

— Рядом со станцией была река, через нее мост метров 700, а за ним Припять, как на ладони, — говорит Юрий Валентинович. — Стоят дома, «Чертово колесо» в парке, и никого нет. Ни одной живой души! Жуть просто — город, как на макете. Он вроде бы жилой должен быть, а никакого движения. Полностью мертвый город. Мы просили командира «Давай съездим туда!», а он отвечал, что маршрутом не предусмотрено.

Местные рабочие станции поведали Юрию Князеву, как на самом деле проходила массовая эвакуация жителей Припяти. Первые лица города стали вывозить своих родных на следующий день после взрыва. А остальных «простых смертных» вывезли из города только через два дня. Об истинных масштабах катастрофы практически не говорили — властям республики нужно было провести демонстрацию в Киеве. И как только она прошла, официально объявили о взрыве. Припять к тому времени почти опустела…

Радиация сделала свое «черное» дело и с природой вокруг станции.

— Там поблизости лес сосновый был, и все сосны сгорели, — вспоминает Юрий Князев. — Он так и назывался — рыжий лес. Сжигать его нельзя, только закапывать в землю. Некоторые военные части специально занимались ликвидацией рыжего леса. Его спиливали, выкапывали ямы и хоронили. Все, что выше земли, даже брошенные автомобили, уничтожалось, либо закапывалось. Кругом ни одной живности — ни ворон, ни собак, ни кошек. Людей, кроме нас, нет, всех вывезли. У речки рядом с Припятью табличка «Рыбу не ловить, несъедобная». Яблоки и груши в садах поспели, а есть нельзя, запретили из­за радиации. Но находились, конечно, чудики, которые и с удочкой сидели, и яблоки ели… Красиво и одновременно жутко было там. Мертвая зона.

«ПРОКАЖЕННЫЕ»

Ночью, пятого сентября 1986­го в часть Юрия Валентиновича приехала замена. Юрий вместе с напарником засобирался домой. Мужчинам заполнили военные билеты, довезли их до Иванькова, откуда изначально забирали, и … оставили там, выдав на руки по 120 рублей командировочных. Как добираться домой? На чем? Неизвестно! Ребята на электричке доехали до Киева, потом на автобусе до Белой Церкви, чтобы попасть на самолет. Билеты на «крылатую» машину им достались буквально чудом.

— Таких партизан, как мы, на аэровокзале было много, — рассказывает Юрий Князев. — Мы пошли к коменданту вокзала, а он говорит, что только один билет может нам дать, резервный. Я напарнику говорю: «Бери этот билет на сегодня. Я, если что, завтра уеду, все равно здесь не останусь!». А он мне: «Нет, я без тебя не полечу!». Вдруг нас приглашает сам комендант, по громкоговорителю: «Ребята с Урала! Чернобыльцы! Подойдите к такому­то окошку!». Оказывается, нашли нам второй билет, и мы ночью полетели до Свердловска.

Когда приехали в Ревду, начался дождь. На улице столкнулись с милицией.

— Мы идем в военной форме с погонами, а сами неподстриженные, небритые, — с улыбкой говорит Юрий Валентинович. — Милиционеры спрашивают: «Вы кто такие? Что за войска?» Мы отвечаем: «Чернобыльцы!». Они тут же хлопают дверцами и уезжают от нас, как от прокаженных…

ПОСЛЕДСТВИЯ ЧЕРНОБЫЛЯ

Вернувшись домой, Юрий Князев снова встал на учет в военкомате. В 1991 году от военкомата его повезли в Свердловск, в диагностический центр. Тогда­то и выяснилось, что командующий бригадой на Чернобыльской АЭС, куда входил Юрий, скрыл от ликвидаторов интереснейший факт.

— В самом начале, как только мы оказались на станции, спросили у командира бригады, находимся мы в 30­километровой зоне от реактора или нет. Дело в том, что от степени удаленности от реактора зависела наша зарплата. Ближе к реактору — трехкратная или пятикратная оплата труда. Дальше от него — двукратная. «Нет, мы не в зоне», — ответил командир. А когда оказались в Свердловской больнице и назвали врачам место, где мы проживали, они округлили глаза. «Вас обманули! Вы были в зоне!» — сказали нам.

Уже тогда Юрий Князев мучился высоким давлением. Но никому из родных на болезнь не жаловался, даже жене не сообщил. Когда невропатолог в больнице измерил у него давление, он тотчас же предложил Юрию Валентиновичу вызвать скорую и положить его в стационар. Он отказался. «Семье надо помогать, в огород ходить», — ответил. Но все же пролечился в больнице спустя полгода, и его «списали» на группу.

— Так получилось, что в 49 лет я стал инвалидом, — задумчиво говорит Юрий Князев. — Сначала II группу инвалидности дали, потом первую. Что­то нашли у меня в организме, но я этим не интересуюсь. И так знаю, что и где болит. Пью таблетку, и становится легче…

Сегодня Юрий Валентинович Князев — председатель ревдинского Совета «Союз «Чернобыль» России». Многие его соратники по Чернобылю уже ушли из жизни. Из 114 человек в живых осталось только 69. Каждый год, 26 апреля, они собираются у памятника чернобыльцам на Аллее интернационалистов.

— Вот такая история, — завершает рассказ Юрий Валентинович. — Но я ни о чем не жалею. Мы делали благородное дело — защищали людей. Иначе последствия аварии были бы еще страшнее…